Неточные совпадения
Она стояла, прислонясь спиною к тонкому стволу березы, и толкала его плечом, с полуголых ветвей медленно падали желтые листья, Лидия втаптывала их в землю, смахивая пальцами непривычные слезы со щек, и было что-то брезгливое в быстрых движениях ее загоревшей руки. Лицо ее тоже загорело до
цвета бронзы, тоненькую, стройную фигурку красиво облегало синее платье, обшитое красной тесьмой, в ней было что-то необычное,
удивительное, как в девочках цирка.
Нет, тонкими ароматами этой
удивительной почвы, питающей северные деревья и
цветы рядом с тропическими, на каждом клочке земли в несколько сажен, и не отравляющей воздуха никаким ядовитым дыханием жаркого пояса.
Нынче же,
удивительное дело, всё в этом доме было противно ему — всё, начиная от швейцара, широкой лестницы,
цветов, лакеев, убранства стола до самой Мисси, которая нынче казалась ему непривлекательной и ненатуральной.
Ему предшествовал целый ряд желто-золотистого
цвета горьких настоек самых
удивительных свойств и зеленоватая листовка, которая была chef-d'oeuvre в своем роде.
Теперь, Верочка, эти мысли уж ясно видны в жизни, и написаны другие книги, другими людьми, которые находят, что эти мысли хороши, но
удивительного нет в них ничего, и теперь, Верочка, эти мысли носятся в воздухе, как аромат в полях, когда приходит пора
цветов; они повсюду проникают, ты их слышала даже от твоей пьяной матери, говорившей тебе, что надобно жить и почему надобно жить обманом и обиранием; она хотела говорить против твоих мыслей, а сама развивала твои же мысли; ты их слышала от наглой, испорченной француженки, которая таскает за собою своего любовника, будто горничную, делает из него все, что хочет, и все-таки, лишь опомнится, находит, что она не имеет своей воли, должна угождать, принуждать себя, что это очень тяжело, — уж ей ли, кажется, не жить с ее Сергеем, и добрым, и деликатным, и мягким, — а она говорит все-таки: «и даже мне, такой дурной, такие отношения дурны».
День этот удался необыкновенно и был одним из самых светлых, безоблачных и прекрасных дней — последних пятнадцати лет. В нем была
удивительная ясность и полнота, в нем была эстетическая мера и законченность — очень редко случающиеся. Одним днем позже — и праздник наш не имел бы того характера. Одним неитальянцем больше, и тон был бы другой, по крайней мере была бы боязнь, что он исказится. Такие дни представляют вершины… Дальше, выше, в сторону — ничего, как в пропетых звуках, как в распустившихся
цветах.
По временам казалось даже, что он не чужд ощущения
цветов; когда ему в руки попадали ярко окрашенные лоскутья, он дольше останавливал на них свои тонкие пальцы, и по лицу его проходило выражение
удивительного внимания.
— Вот, послушайте, — начала она, наконец, — что я выдумала… Представьте себе великолепный чертог, летнюю ночь и
удивительный бал. Бал этот дает молодая королева. Везде золото, мрамор, хрусталь, шелк, огни, алмазы,
цветы, куренья, все прихоти роскоши.
Это был какой-то кипящий вихрь человеческих и звериных фигур, ландшафтов, предметов самых
удивительных форм и
цветов, слов и фраз, значение которых воспринималось всеми чувствами…
Потом мне хотелось ее от чего-то защищать, утешить, приласкать — просто унести в какой-то неведомый край, где и светло, и хорошо, и
цветут сказочные
цветы, и поют
удивительные птицы, и поэтически журчат фонтаны, и гуляет «девушка в белом платье», такая чудная и свежая, как только что распустившийся
цветок.
Так проводил он праздники, потом это стало звать его и в будни — ведь когда человека схватит за сердце море, он сам становится частью его, как сердце — только часть живого человека, и вот, бросив землю на руки брата, Туба ушел с компанией таких же, как сам он, влюбленных в простор, — к берегам Сицилии ловить кораллы: трудная, а славная работа, можно утонуть десять раз в день, но зато — сколько видишь
удивительного, когда из синих вод тяжело поднимается сеть — полукруг с железными зубцами на краю, и в ней — точно мысли в черепе — движется живое, разнообразных форм и
цветов, а среди него — розовые ветви драгоценных кораллов — подарок моря.
Тогда, в веселом и гордом трепете огней, из-под капюшона поднялась и засверкала золотом пышных волос светозарная голова мадонны, а из-под плаща ее и еще откуда-то из рук людей, ближайших к матери бога, всплескивая крыльями, взлетели в темный воздух десятки белых голубей, и на минуту показалось, что эта женщина в белом, сверкающем серебром платье и в
цветах, и белый, точно прозрачный Христос, и голубой Иоанн — все трое они, такие
удивительные, нездешние, поплыли к небу в живом трепете белых крыльев голубиных, точно в сонме херувимов.
Вот он висит на краю розовато-серой скалы, спустив бронзовые ноги; черные, большие, как сливы, глаза его утонули в прозрачной зеленоватой воде; сквозь ее жидкое стекло они видят
удивительный мир, лучший, чем все сказки: видят золотисто-рыжие водоросли на дне морском, среди камней, покрытых коврами; из леса водорослей выплывают разноцветные «виолы» — живые
цветы моря, — точно пьяный, выходит «перкия», с тупыми глазами, разрисованным носом и голубым пятном на животе, мелькает золотая «сарпа», полосатые дерзкие «каньи»; снуют, как веселые черти, черные «гваррачины»; как серебряные блюда, блестят «спаральони», «окьяты» и другие красавицы-рыбы — им нет числа! — все они хитрые и, прежде чем схватить червяка на крючке глубоко в круглый рот, ловко ощипывают его маленькими зубами, — умные рыбы!..
Бывают, конечно, и такие счастливые натуры, что до глубокой старости сохраняют способность с
удивительной легкостью перелетать с
цветка на
цветок; но это исключения.
Удивительные парик, бакенбарды, усы и эспаньолка, превосходнейшего черного
цвета закрывают половину лица.
Но всего
удивительнее были
цветы, выросшие прямо на древесных стволах.
Фигурка ее была необыкновенно стройная, такая «миньонная», волосы тонкие, легкие, светло-пепельного
цвета; носик строгий, губки довольно полные; правильно оканчивающийся подбородок и
удивительной тонкости и белизны шейка, напоминающая красивую и гибкую шейку цыцарки.
Таких
удивительных роз, лилий, камелий, таких тюльпанов всевозможных
цветов, начиная с ярко-белого и кончая черным, как сажа, вообще такого богатства
цветов, как у Песоцкого, Коврину не случалось видеть нигде в другом месте.
Вельчанинов тотчас же признал эти большие голубые глаза, но всего более поразили его
удивительная, необычайно нежная белизна ее лица и
цвет волос; эти признаки были слишком для него значительны.
Рыжов оглянулся через плечо и увидел, что все невысохшие полосы национальных
цветов шлагбаума действительно с
удивительною отчетливостью отпечатались на его ретузах.
В двенадцатом часу горничная доложила, что пришли Владимир Михайлыч. Софья Львовна, пошатываясь от усталости и головной боли, быстро надела свой новый
удивительный капот сиреневого
цвета, с меховою обшивкой, наскоро кое-как причесалась; она чувствовала в своей душе невыразимую нежность и дрожала от радости и страха, что он может уйти. Ей бы только взглянуть на него.
И опять разговоры с этим Barbaroux… она любит и идет на смерть… Да что ж тут
удивительного? Неужели по-буржуазному ничего не знать выше законного срывания
цветов удовольствия?.. Мало того, что она душит свою любовь, она видит, что кроме позора ничего не вызовет ее конец… У филистеров, как говорит Степа, да и не у тех одних.
Точно будто ему кто говорит:"ведь у ней в чаше-то не вино, а яд!"И он кивает головой, в знак понимания, и думает про себя:"что ж тут
удивительного? так и должно быть; хорошо еще, что с
цветами в волосах пьет".